Перейти к содержимому

Здравствуйте, гость ( Вход | Регистрация )



  • Авторизуйтесь для ответа в теме
Дом Сообщений в теме: 4

#1
Отправлено 11 Февраль 2006 - 20:22

alba

    Абитуриент

  • Пользователи
  • Pip
  • 86 сообщений
Дом



Этот рассказ я начал писать ещё год назад, но вскоре забросил, и лишь недавно всё таки дописал. Год назад я был просто не готов ответить, и в первую очередь - для себя, на те вопросы, которые нашли отражение в этой истории. К этому я не готов и сейчас, мои рассказы всегда немного выше моего собственного понимания, ведь иначе нет никакого резона писать подобное...

Эгил Адлакс смотрел в потолок, его взгляд следовал за переплетающейся линией, образующей поблёкший рисунок. Иногда линия сплеталась в такой сложный узор, что с первого взгляда нельзя было предположить, что он образован одной лишь линией. Тогда Эгил задавался вопросом: какой маляр изобразил на потолке этот бесконечно петляющий, но всё же симметричный рисунок? Уж не сам ли Леонардо приложил к этому руку? Иногда след линии растворялся в размытых белёсых пятнах, иногда тонул в зеленоватых разводах сырости, тогда Эгил мысленно проводил недостающий участок узора, пока не находил тот обрывок, с которого можно было продолжить путь. Если он сбивался, то приходилось начинать всё сначала - проводить взглядом полосу из ближнего угла. Им давно овладела апатия и это бессмысленное времяпрепровождение в последние три-четыре дня было теми невзрачными, расплывчатыми моментами бодрствования между долгими фантасмагоричными реалиями снов. Эгил знал, что его игра имеет всего два исхода - либо он заснёт на очередном повороте узора, либо какой-то внешний раздражитель заставит его переключить внимание на что-нибудь другое. В этот раз события стали развиваться по второму сценарию. С неестественной задержкой до него донесся дикий хрустящий звук электрического звонка. С такой же задержкой Эгил поднялся с промятого дивана и добрался до двери.
По пути он вступил в кривой прямоугольник солнечного света, образованный полузадернутыми шторами и был моментально оглушён светом тяжёлого вечернего солнца...
...Труп коровы, лежащий на обочине обнажал гниющий остов. Тёплое июньское солнышко ласкало разбухшую плоть, и небрежно вывороченные наружу потроха. Великий Перун хотел как можно скорее уничтожить этот низменный финал жизни млекопитающего, чтобы Земля поглотила несчастное животное, смердящее и сочащееся гноем. Крупные сгустки почерневшего мяса, скользя по гнойной жиже, скатывались, погружаясь в придорожную пыль, и Земля покорно впитывала в себя эти останки. Обнажившиеся сверкающие кости, тут же лобызали солнечные лучи - так постепенно природа очищала труп, вбирая его в свой вечный круговорот. Стояла нестерпимая жара, даже мухи не вились вокруг дохлой коровы. По дороге шёл пятилетний мальчик. Он остановился перед умершим животным, его хрупкая фигура отразилась в помутневшем глазе коровы, отороченным коростой. Несколько минут ребёнок стоял, завороженный открывшейся перед ним картиной. Он смотрел в огромное разверстое чрево, тёмное и манящее, словно ветвями плакучей ивы, прикрытое рёбрами. Его непреодолимо влекло в эту естественную пещеру, и он, не обученный ещё брезгливости, последовал инстинкту и забрался в чрево мёртвой коровы, оказавшееся приятно прохладным, куда не проникали палящие лучи. Кто слышал звуки разложения, тот поймёт о чём я говорю, под эти звуки мальчик уснул, а труп коровы покрытый испариной и язвами служил ему хоть и тесным, но надёжным укрытием. Когда он проснулся, солнце было уже на горизонте, и в лучах заката труп коровы казался ему ещё более диковинным, чем в полдень. Он бросил последний прощальный взгляд в сторону коровы и быстро зашагал домой. Сегодня он должен успеть приготовить уроки...
...В голове стало невообразимо пусто, даже более пусто чем минутой раньше, и он на ощупь добрался до ручки двери. Откинув защёлку, Эгил приоткрыл дверь и увидел на пороге какого-то человека. Постепенно размытый силуэт приобрёл черты его соседа Михаила. Перед ним стоял мужчина крепкого телосложения, темноволосый, с немного прищуренными глазами. Михаил поздоровался, Эгил кивнул в ответ. По крайней мере на этого человека у него не было аллергии - он никогда не проявлял тех старомодных назойливых замашек дружелюбного соседа, и более того, Эгил инстинктивно чувствовал в нём родственную душу. Без лишних предисловий Михаил сразу перешёл к сути своего визита:
- Вроде бы есть повод радоваться, люди из Комитета говорят, что эпидемия неуклонно идёт на спад. Сегодня они приходили, на тот случай если кто-то не включает радио, пытались достучаться и до вас, но вы видимо так хорошо спали, что они решили отметить вас в списке ожидаемых покойников. Заодно провели переучёт оставшихся людей.
Эгил наконец нашёл в себе силы что-нибудь произнести:
- Ну и каков результат? - собственный голос показался Эгилу чужим и хриплым.
- Вы же знаете, что это закрытые данные. Известно, что нашему дому присвоена категория "В" - от 10 до 70 жильцов - но то же самое было и с самого начала. Кстати, вы намереваетесь как-нибудь заявить о себе в Службу Статистики?
- Да, наверное имеет смысл, а то завалятся ещё эти санитары и учинят в квартире тотальную чистку - и помедлив, Эгил добавил:
- Я так думаю вы никуда не торопитесь, поэтому могу предложить пройти в квартиру.
Михаилу было нечего возразить на это и он, перешагнув порог, оказался в большой комнате с высоким потолком, из центра которого свешивался чёрный каркас люстры. Стены, выкрашенные в тёмно-красный свет, едва проступали из темноты. Окна были завешены тяжёлым шторами. Эгил предложил гостю сесть в одно из кресел. Когда оба сели, Эгил помедлил ещё минуту, затем протянул руку к телефону, снял тяжёлую чёрную трубку, и набрал двухзначный номер. Крутящийся диск гудел как мотор у заводной игрушки. Из трубки послышались долгие гудки. Наконец с другой стороны подняли трубку и раздался резкий неприятный голос, который нельзя было с уверенностью определить как мужской или женский:
"Статистики отдел слушает. Говорите".
Эгил медлил. Голос из трубки становился всё настойчивей:
"Говорите, говорите, говорите!!!".
Из трубки послышался хруст. Наконец, Эгил опустил руку и положил трубку на аппарат.
- Что-то не так? - казалось беззаботно спросил Михаил. - Я не хочу их переубеждать - ответил Эгил.
- То есть? - на лице Михаила мелькнула тень удивления.
- Я согласен с их мнением, я покойник. Ожидаемый. - Эгил произнёс эту фразу не торопясь, максимально чётко.
Михаил не знал что на это ответить. Его чувство юмора не было заточено под подобные ситуации, кроме того в голосе Эгила не было даже намёка на иронию, поэтому Михаил решил промолчать. Во время последовавшей паузы он стал рассматривать обстановку комнаты. Впрочем, кроме брутального вида лампового усилителя в окружении высоких напольных колонок, смотреть было особенно не на что. Единственным украшением стен были пожелтевшие листы с неразборчивыми, очень узкими письменами и различными кольцевыми схемами, а также репродукции средневековых гравюр, изображающих отталкивающего вида гибридов людей с животными. Эгил заметив, что взгляд его гостя остановился на странных изображениях, изрёк:
- Парадоксально, но я чувствую себя спокойней в окружении этих символов. Впрочем, это детское увлечение.
- Что? - встрепенулся Михаил, как будто оторванный от глубоких раздумий.
- Магия.
- Верите в магию?
- Смотря, что назвать магией.
- И что же для вас магия?
- Искусство подчинять события воле человека, там где обычные методы не приносят успеха.
Михаил задумался. Посмотрев в глаза собеседнику Эгил спросил:
- О чём вы подумали?
- Хм, ну если вы и впрямь обладаете такими способностями, то с помощью вашей магии вы могли защитить себя от вируса.
Эгил расмелялся:
- Даже если я мог спастись от бесчинствующей болезни, я бы не стал этого делать. Не в моих вкусах убегать от случая. Тем более в таком замечательном воплощении, в коем он предстал перед жителями этого города. Вы что же думаете, мы с вами какие-то особенные, если нам удалось избежать заражения? Что, наши комнаты-короба были достаточно герметичны, чтобы воспрепятствовать проникновению вируса? Нет. Что, мы обладаем каким-то отменным иммунитетом против этой заразы?
Чушь. Это случайность. Судьба выбрала других, указала на них пальцем, а нам позволила остаться. В этом не было никакой закономерности - здесь правит хаос, а он не допускает никакой справедливости, никакого отбора, никакого сострадания, кроме приговора падающей монеты. Магия тоже не терпит порядка, она деструктивна по своей природе, поэтому она призывается лишь в тех случаях, когда нужно разрушить систему, сломать стереотип, изменить восприятие.
Всё это время Эгил не отводил взгляд от глаз Михаила, испытующе смотрел на него, как человек, стремящийся полностью почувствовать реакцию собеседника на свои слова, а может быть и больше. Немного растерявшийся после такого монолога Михаил ответил:
- Да, глупо было с моей стороны предполагать подобное. Но мне всё же не даёт покоя дилемма: почему выжили именно мы? У меня такое чувство, что вся эта захватывающая драма разыгралась по какому-то сценарию...
- Никто не пишет сценариев для подобных действ. Всё происходит само собой, и в сущности, конечный исход не имеет никакого значения. Ошибочным было бы предполагать, что случай распоряжается нашей жизнью только в таких, крайних ситуациях, как прошедшая эпидемия. Наша жизнь или смерть разыгрывается каждый день, каждую секунду.
- Да, действительно - произнёс Михаил - но ведь об этом невозможно всё время помнить, всё время держать это в голове!
- Да, постоянно помнить об этом нельзя - согласился Эгил.
Последовала продолжительная пауза.
Никто не решался первым нарушить молчание. Наконец Михаил начал говорить, тихо:
- Сейчас я вспомнил один случай, который произошёл со мной в детстве. Я едва помню своего отца. Мне было не больше трёх лет, когда началась война. В нашу деревню, не встретив никакого сопротивления с триумфом вошёл небольшой отряд. Они согнали всех мужчин и подростков старше 12 лет на пустырь посреди деревни под предлогом разъяснения своих требований. Когда все собрались, им не составило особого труда под прицелами своих автоматов конвоировать людей в лес.
Всю следующую ночь я не мог заснуть - каждую минуту тишину глухой деревни разрывали звуки выстрелов. Но прежде они заставили наших отцов и братьев выкопать несколько больших ям, чтобы затем туда сбросить их, уже мёртвых и безразличных ко всему, и засыпать землёй. Вероятно, так поступить их заставил страх перед возможным партизанским сопротивлением, это не имеет значения. Так в одну ночь вся наша деревня была обескровлена, лишившись всего трудоспособного мужского населения. Я жил в окружении женщин и стариков. Мне не рассказывали о событиях той ночи. Все были раздавлены страхом. Хотя оккупация давно закончилась, никто из взрослых не решался ступить в лес. Матери сидели и смотрели как умирают их дети, потому что их общий ужас перед лесным сумраком был сильнее. Чёрный бор, окружавший нашу умирающую деревню со всех сторон стал запретным барьером, и все жители находились в его заточении. Так продолжалось до одной ночи, ночи, когда в возрасте семи лет у меня случился необъяснимый приступ безумия. Согласно рассказам матери, поздно ночью я внезапно сорвался с кровати и выбежал наружу, на мороз, бросившись в раскрытую пасть леса. В деревне началась паника. Меня не было уже почти сутки, когда группа детей, самовольно отправилась в лес на мои поиски. Мамаши, трусливо прижав хвосты, выкрикивали их, стоя у кромки леса. Очень скоро дети сумели найти меня - я сидел на пустыре, вонзив руки в землю перед собой, с безумным взглядом, окоченевший, изо рта исходил пар. Когда меня принесли домой, наваждение прекратилось, но затем я ещё долго болел. Вскоре после этого случая в нашу деревню приехали люди, обычные люди без предрассудков. Они наслушались рассказов беззубых стариков об исчезнувших мужчинах и об ужасных выстрелах и решили найти их останки. Следы массовых захоронений обнаружили на пустыре неподалёку. Одна из могил была как раз под тем местом, где нашли меня. Был ли там похоронен мой отец или кто-то другой - определить невозможно. Я не знаю как это можно назвать - голос крови, или дыхание могил, но в ту ночь я не отдавал себе отчёта в том, что со мной происходит, как будто некая неведомая сила направляла меня. С тех пор прошло уже много лет, но я до сих пор не могу найти объяснения тому, что со мной произошло, и странное чувство, что это был эпизод не моей, а чьей-то другой жизни, не покидает меня...
Столь же резко, как и когда он начал рассказывать свою историю, Михаил сменил тему разговора, и ещё около получаса они обсуждали вполне обыденные вещи.
Потом Михаил ушёл и Эгил остался один. В его распоряжении была уйма времени, чтобы осмыслить то, что он недавно узнал. Эгил отдёрнул штору и сел на подоконник: на улице было уже темно. На мостовую перед домом упали первые капли дождя. Где-то невдалеке прогремел колёсами грузовик. В этом городе больше не ездят легковые автомобили. Только грузовики эпидемиологической службы. Их называют труповозами - они развозят трупы на два городских кладбища, и на летний стадион. Раньше такие же грузовики увозили заболевших - тогда все сутки город был заполнен отчаянной какофонией сирен. Но в один день всё стихло. И те люди, что были ещё живы, некоторое время были оглушены и опустошены тишиной, они привыкали к жизни в настоящем мёртвом городе. Когда трупы развозят в грузовиках - можно представить, что остаётся от них по прибытию к месту разгрузки. Наверное, когда рабочие распахивают двери фургона, то первым делом стараются отпрыгнуть подальше, потому что прямо на них, на землю, вытекает липкая кровавая каша. Вирус поражает внутренние органы, они быстро разлагаются и превращаются в однородное кровавое месиво. Однажды Эгил присутствовал при вскрытии одной девочки: когда ей сделали трепанацию, то из раскрытого черепа потекла красная кашица, словно вместо мозгов у неё было клубничное варенье. Структура мозга и внутренних тканей была полностью разрушена, хотя она заболела несколько недель назад. Вирус распространяется по воздуху, вакцины пока не существует и единственный шанс для человека - это молиться угрюмому богу - может быть он подарит спасение. Болезнь так или иначе затронула в городе всех, всех, кроме может быть одного Эгила Адлакса. Для него почти ничего не изменилось. Конечно, он перестал выходить на улицу - но он делал это не так уж часто и раньше. Конечно, его круг общения свёлся к двум-трём людям - но он всегда превыше всего ценил одиночество. Чуть позже пришло ощущение смерти, такое пьяняще реальное, и её знаковый запах, исходивший от тарелки овощного супа, от рубашки суетливого клерка, от цветов, от детей, от урн с прахом... Дождь перешёл в ливень. Под этим ливнем, Эгил заметил, с противоположной стороны улицы ковылял, нелепо подволакивая правую ногу, человек. Он был весь в жёлтых лохмотьях - нет, в бинтах. Эта сцена могла бы выглядеть забавной, если бы Эгил всем нутром не ощущал дыханья этого несчастного, его сбивчивого дыхания, и беззвучных слов, которые как мантра слетали у него с губ, и, казалось, помогали этому автомату двигаться. Эгил обратился к мыслям странного человека, там было всего лишь одно слово, бесконечно отражённое в черепной коробке, и это слово кричало:


Эпилепсия
Эпилепсия
Эпилепсия
Эпилепсия
Эпилепсия
Эпилепсия
Эпилепсия
Эпилепсия
Эпилепсия
Эпилепсия
Эпилепсия
Эпилепсия
Эпилепсия
...

Картонная табличка, подвешенная на проволоке обвивавшейся вокруг шеи, тоже гласила: "Эпилепсия", но капли дождя полностью размыли надпись. Эгил простоял ещё немного у окна, затем сел в кресло, откинул голову, и почти сразу же заснул...

Прошло два дня или около того. Эгил опять изучал хитросплетения нарисованного на потолке узора. На этот раз отправной точкой он выбрал другой угол. Но даже с нововведением, это занятие наскучило ему прежде, чем солнечный прямоугольник на полу сдвинулся на пару сантиметров. Тогда Эгил решил впервые за много месяцев включить радио. Радиоприёмник, как ни странно, оказался в рабочем состоянии, и почти сразу же после включения начал производить монотонные шипящие звуки. Эгил начал крутить ручку, чтобы найти волну, на которой есть вещание. Налево - ничего. Обратно. Направо - что-то есть. Шипение постепенно рассеялось и заиграла какая-то песенка с примитивной мелодией. Гнусавый голос пел:



Добавлено ([mergetime]1139674727[/mergetime]):
Закончились длинные ночи
Сегодня настало утро
Сегодня мы снова вместе
Встретим весну молча

Сегодня настало утро
Утро наших снов
И нам кажется будто
Весь мир пробудился вновь

Песенка закончилась под нелепый аккомпанемент электрооргана, после чего монотонный голос диктора обрушил на Эгила всю правду сегодняшнего дня:
"Город уже готовится к торжественным мероприятиям посвящённым полному и всеобщему преодолению эпидемии. Интеллектуальная элита страны выразила восхищение рациональными и продуманными действиями Службы Статистики, поздравление военных медиков и торжественное вручение наград состоятся 10 марта в городской библиотеке. Хотя до дня торжеств предстоит ещё многое сделать, по нашим сведениям ещё не все потенциально опасные дома расселены и уничтожены, ещё не подстрижен газон на летнем стадионе, но все люди уже готовы с минуту на минуту выйти на улицу. К сведению горожан: визиты на Северное и Южное кладбище временно приостановлены, о дате официального открытия будет объявлено позднее. Итак, друзья, давайте же в честь хорошего настроения послушаем ещё одну хорошую песню. Для Вас поёт сам Джон Ноутэл..."
Эгил выключил радио - голос диктора стал писклявым, а затем вовсе растворился в пыльных недрах старого аппарата...
Часы тянулись неимоверно долго. Эгил находился в нерешительности. Эпидемия закончилась, и нужно было что-то предпринять, однако вокруг царила подозрительная тишина, да и особого энтузиазма в связи с грядущим оптимистическим будущим Эгил не испытывал. Тут он вспомнил о Михаиле - когда он говорил о близкой агонии инфекции, то тоже был, судя по всему, не особенно счастлив. Возможно... - и тут Эгил захотел как можно скорее увидеться с Михаилом. Эта мысль пришла ему в голову внезапно и он уже не мог от неё отделаться. У него было чувство, что в прошлый раз Михаил сказал ему не всё что хотел, что он умолчал о главном. "В конечном счёте, он же сам предлагал мне заходить к нему в любое время" - раздражённый своей неуверенностью, подумал Эгил, и шагнул в сторону двери. Когда он запирал за собой дверь - скорее дань привычки, чем голос здравого смысла - ибо уже несколько месяцев никому бы не взбрело в голову проникать в чужие квартиры, тем более пустые, то увидел поднимавшихся по отчаянно скрипевшей деревянной лестнице санитаров. Один из них, невысокого роста, прихрамывающий, увидев Эгила изрёк:
- А это вы, мистер Адлакс. А мы уже решили списывать вас со счетов - при этом санитар дёргано рассмеялся, так что наполовину отстегнутый респиратор болтался сбоку на его лице - А всё-таки, как хорошо, что мы с вами повстречались, иначе могло бы случиться непоправимое. А вы уже знаете, что торжественное открытие города произойдёт с минуты на минуту? Поэтому мы хотели бы, чтобы вы поехали с нами, а в сущности ничего, пустяк, пара формальностей для Отдела: взвешивание, отпечатки пальцев, и нужна ваша подпись на бланке для получения денежной компенсации вам.
Эгил слышал надвигающийся издалека невнятный клокочущий гул.
- А, вот уже... - многозначительно изрёк санитар - Я предлагаю поехать вам быстрее, пока все ещё не вышли на улицы.
Тем временем остальные санитары уже развернулись и стали спускаться. Эгил собрался последовать за ними, но тут услышал, доносящиеся сверху шаги. Эгил увидел спускавшегося по лестнице Михаила:
- Эгил, вот вы где! - Михаил был явно рад его видеть - Я собирался зайти за вами, можно было бы отметить окончание эпидемии.
Навязчивый санитар услышав слова Михаила, развернулся в его сторону и с чувством произнёс:
- К сожалению, господин Адлакс в настоящий момент едет с нами в Отдел. А это всё займёт час-полтора.
Эгил растерялся - он не знал, что возразить, хотя и не хотел ехать с санитарами. Но в сущности, что особенного, если он потратит на это два часа? Гул толпы нарастал. Мих
аил произнёс:
- Ну что же, удачи, Эгил, скоро увидимся. Я тогда пожалуй прогуляюсь по кварталу, всё-таки первый день...
- А это хорошая идея, господин - вставил санитар - Идёмте? - сказал он, обращаясь уже к Эгилу.
И Эгил последовал за ними, провожая взглядом Михаила. На улице с не заглушенным мотором стоял тёмно-зелёный грузовик, по сути модифицированная версия всё того же труповоза. Эгил сел на заднее сиденье, и стал смотреть в узкое, как горизонтальная бойница, окно. С дребезжащим рёвом машина двинулась с места, и, поднимая клубы песчаной пыли с пожелтевших дорог, поехала по улице. Эгил видел людей - ошарашенных и оглушённых людей, как будто они только что стали свидетелями солнечного затмения. Они неловко передвигались, постоянно задирали головы к небу, и отчаянно жестикулируя, что-то кричали друг другу. По приближению к центру эйфория усиливалась - люди уже ходили группами, обнявшись, изрядно пьяные, по улицам вовсю двигались автомобили. Жизнь выползала из своих затхлых нор, и вываливаясь на улицу, ослеплённая, жадно поглощала солнечный свет. "Эти люди готовы убить кого угодно, кто помешает сейчас им делать то, что им взбредёт в голову" - подумал Эгил. И действительно, через пару кварталов, он увидел как толпа обступила двух дерущихся: одежда на них свисала грязными лохмотьями, лица были в крови.
-Какой замечательный сегодня день. А вот и он, главный праздник жизни - изрёк всё тот же санитар. Непривычный Эгилу шум толпы становился ещё сильней, откуда-то послышались звуки марша...
...Медленно, но верно армия сдавала свои позиции. Сквозь далёкие звуки ружейных выстрелов и выкриков - слипшихся в сплошной, почти ненавязчивый гул отчётливо послышись звуки рожка к отступлению. Клубящийся туман, застилавший поле брани не позволял увидеть происходящих передвижений войск, но по движению звуков можно было определить что второй полк тоже отходил на север. Теперь выстрелы были слышны где-то рядом, но это стреляли ружья неприятеля: при выстреле не было того характерного послезвучия, как у наших ружей. Вскоре донеслись разборчивые обрывки фраз на их языке, значит они совсем близко. Из пелены тумана возник чёткий дробный звук барабана, он приближался, и уже можно было различить как чавкала раскисшая грязь под сапогами солдат. Хохот и выкрики заполнили всё пространство кругом. Но из-за тумана было ещё ничего не видно. Вот прямо над ухом кто-то ступил в глубокую лужу, там что-то забулькало, вот слева слышен металлический лязг затвора, оттуда же - отворачивают крышку фляги, справа, чуть позади - дружный раскатистый смех, впереди, западнее - какая-то перебранка, очевидно между старшим по званию и подчинённым: один говорит больше извиняющимся тоном, опять слева - кто-то перекинул лямку ружья с одного плеча на другое, конское ржание, похлопали по крупу лошади, животное всхрапнуло и двинулось дальше, вот оно неуверенно проходит мимо, теперь справа - лязг кремневого колёсика - закурили, туман непроглядной стеной стоит вокруг, снова смех, но теперь уже дальше, севернее. В самом деле проходят мимо? Неужели не заметили? Как странно, ведь всё совсем рядом было... Но шаги действительно удаляются, уже еле слышны. Внезапно обрушивается тишина. Она длится долго, бесконечно долго. Не слышно даже птиц в небе. Вокруг туман. От земли пахнет сыростью. Одежда пропиталась влагой. Ног нету. Тишина...
...Через секунду Эгил увидел торжественное шествие жителей, в сопровождении милитаристского оркестра. Впереди шли люди, которые с огромным благоговением несли на плечах громоздкую деревянную конструкцию в виде буквы "Ф". На каркасе висел какой-то человек в рваной белой тунике, с пятнами крови на округлом животе. Его руки были заломаны за кривые дуги, как при колесовании, и прибиты скобами, а босые ноги безвольно болтались параллельно вертикальной перекладине. Эгил поначалу решил, что это труп, но мужик неожиданно вскинул голову, так что его грязная спутанная борода зло затопорщилась навстречу солнцу, и зарычал, словно разбуженный медведь. Его тупому звериному рыку вторили отчаянные выкрики толпы, но этот нечеловеческий голос, исходящий из самых тёмных колодезных глубин, всё же перекрывал все остальные, оставаясь первой скрипкой в этом инфернальном оркестре. Эгил мог только гадать, куда движется эта торжественная процессия. Снова вмешался санитар, стараясь говорить как можно громче:
- А вы не удивляйтесь таким варварским обычаям - сделайте скидку на то, что люди были в большой депрессии, разделены друг от друга. Негласно этот день уже прозвали праздником Священного Соединения, а придумал этот ритуал известный священник Мелетий. Из своего тела он повелел сделать оберег, дабы злые духи навсегда покинули пределы города и сейчас он возносит к небесам Четвёртую Молитву Радости. А во время Седьмой Молитвы или Службы, когда шествие достигнет площади Миро, его одежды обольют Святым Спиртом и подожгут, дабы "обличить бессилие Химеры перед огненной мощью Веры" - как поётся в Гимне.
Эгил подумал: "Одиночество всех делает дикими. Только по разному поводу".
- А ну вот и приехали - сообщил санитар. Грузовик остановился перед серым высоким зданием, с большими зарешёченными окнами и прямоугольными декоративными колоннами. В сопровождении двух санитаров Эгил прошёл через парадный вход. В сумрачной зале с массивными круглыми колоннами не было ни души.
- По коридору прямо, потом направо - выговорил один из санитаров и встал рядом с другим у входной двери.
Эгил двинулся по длинному коридору с невероятно высоким потолком, гулкие звуки его шагов должно быть разносились по всем закоулкам этого здания. Здесь стоял сырой холодный воздух. Когда Эгил проходил мимо, от одной двери внезапно повеяло прямо таки могильным холодом. Эгил застыл на месте, и чувствуя, что вот-вот потеряет равновесие, упёрся ладонью в запотевшую мраморную стену. Он наклонился к двери, стараясь через небольшую щель разглядеть, что там происходит. Но через зазор между косяком проникал лишь яркий слепящий свет. Эгил обернулся: санитары стояли всё там же, переминаясь с ноги на ногу, уставившись в недосягаемый потолок. Внезапно за дверью послышался глухой удар, затем ещё один, словно разрубают куски мяса. Из далёких глубин донесся странный звук - нечто среднее между криком ребёнка и конским ржанием. Эгил попытался открыть дверь, но она не поддавалась. Тяжёлая круглая дверная ручка неожиданно отвалилась от насквозь проржавевшего винта, оставшись в его руке. Эгил ещё раз взглянул на охранников, и зашагал дальше по коридору. Постепенно коридор начал сворачивать налево, тусклые галогеновые лампы на стенах работали нестабильно... Четыре лестничных пролёта. Высохшие куски ваты на полу. Каталка. По краям - сгустки какого-то желтоватого вещества. Эгил толкнул каталку и она со скрипом покатилась по коридору - ударилась о противоположную стену и отъехав назад, остановилась. Узкие окна. Сквозь мутное грязное стекло виден внутренний дворик. Эгил разглядел чёрные стволы деревьев, старый автомобиль без стёкол, и, кажется, девочку, сидящую на скамейке. Эгил почувствовал, что он впервые за долгое время увидел живого ребёнка. Несколько минут он вглядывался сквозь искажённую поверхность стекла, но девочка всё это время сидела неподвижно. По коридору быстро прошёл высокий худой человек; миновав Эгила, смотрящего в окно, он сделал ещё шагов десять, после чего остановился и сблевал. Желтоватая жижа медленно растекалась по полу, пока эхо разносило его шаги. Эгил вспомнил, что он здесь по делу, и не желая больше ни одной лишней минуты оставаться в этих стенах, он двинулся вперёд. Пройдя несколько поворотов Эгил остановился перед обитой чёрной кожей дверью - никаких других дверей здесь не было. Постояв немного в нерешительности, Эгил взялся за дверную ручку. Дверь нехотя подалась. Эгил вошёл - комната поразила его своими совсем небольшими размерами, впрочем потолок здесь был такой же высокий. В двух шагах от Эгила стоял стол, за которым сидел худой старикашка - иначе и не назовешь, с жёлтым гепатитным лицом, и что-то усердно записывал в настольном календаре, нарочито не замечая Эгила. Эгил сел на стоящий рядом стул. Он перевёл взгляд с лысины старика на большую, на всю стену, старую карту Европы. Многочисленные очевидные неточности и искажения в знакомых очертаниях Европейского континента доказывали её древнее происхождение - карта была стара не меньше, чем на триста лет. Границы государств были и вовсе нелепыми - Германия (или то, что было на её месте) занимала ненормально обширную территорию - чуть ли не полкарты, в то время как Италия была разбита на множество мелких фрагментов.


Добавлено ([mergetime]1139674840[/mergetime]):
- Ну - неприятно-гнусавый голос старика оторвал Эгила от созерцания пожелтевшей карты - пора представиться. Извольте, меня зовут Тимшин Аркадий Иванович. Ваше имя у меня тоже есть, а к чужим фамилиям надо привыкать. Ээээ... - Тимшин быстро залистал свой календарь - ну вот... Ад-клас. Нет, минуточку, Ад-лакс. Адлакс. Эхем, странная какая фамилия... Послушайте, вы случаем не еврейских кровей?
Эгил не счёл нужным отвечать на этот вопрос - скандинавские имя и фамилия всегда приковывали внимание филистеров, выделяли его из толпы.
- Так, ну а как меня звать вы знаете. Так что приступим, к делу, так сказать - при этом Тимшин вновь взглянул на свой календарь:
- Вам, конечно, не нужно пояснять, что продолжительная изоляция не могла не сказаться на психике. Случаи ведь разные бывают - брезгливо гнусавил Тимшин - вот, к слову, не далее как вчера, приходила вот женщина, и между прочим, на вашем месте сидела. Тоже вот зашла, примерно в то же время - Тимшин быстро взглянул на календарь - и тоже сидела здесь. Сидела она добрых два часа, я расспрашивал её обстоятельно - тут дряблое лицо Тимшина искривилось в подобии усмешки - и что вы думаете, типичный случай: Ка-та-то-ния. Налицо обострение, хотя все признаки были существенно раньше: dementia praecox, если хотите, - вычурно произнёс Тимшин - Вот, могу зачитать выдержки из истории болезни, крайне занимательно.
И послюнявив палец, Тимшин отлистал к началу календаря:
"Больная, Роза Самуиловна Гиндельгерш, 21 год. Родилась в рабоче-крестьянской семье. Родилась в срок, росла и развивалась нормально... По характеру была необщительная, замкнутая в себе. Школу начала посещать с 8 лет, училась нормально, окончила 10 классов и поступила в институт... В возрасте 17 лет у больной появилась бессонница, расфокусировка внимания, перестала интересоваться учёбой. Не смотря на это, экзамены сдала нормально, по блату, конечно, и всё лето эта дура отдыхала, чувствуя себя здоровой. Осенью снова началась бессонница, совсем бросила учёбу, сука, общество друзей стало тяготить - ещё бы, кто ж с такой блядью с проёбаными мозгами будет иметь дело... Больная отказывалась от еды, высказывала идеи самообвинения, начала задумываться о самоубийстве, жаль что не вскрыла вены, такая мразь жить не достойна, её и опустившиеся бомжи ебать не стали бы... Это состояние продолжалось несколько дней и затем прошло, а жаль, хоть бы дожало эту блядь как следует, поняла бы как срать на общественную жизнь. Через полгода симптомы возобновились, перестала спать, часами сидела в одной позе ни хуя не делала, только срала, блядь. Участились мысли о самоубийстве. Больная пыталась, мать её в рот, повеситься, но верёвка порвалась и эта курва ебанулась с размаха на пол, харю себе в кровь разъебала... Была осмотрена психиатром и помещена в психиатрическую клинику. Со стороны внутренних органов патологических изменений не отмечено...".
Переведя дыхание, Тимшин, уже более тихим голосом, сказал:
- Мы не звери, конечно, поэтому лоботомию я бы не стал советовать, но без холодных ванн и электротерапии здесь явно не обойтись. Вот к чему приводит явление аномии, с которым мы вынуждены были столкнуться во время рейдов, а ведь таких случаев, уважаемый Адлакс, в городе - тысячи...
Эгил слушал с отвращением. Тимшин закрыл календарь и Эгил увидел на переплёте тиснёную надпись: "CATATONIA". "Но ведь там и моё имя!" - вспыхнуло в голове Эгила. Через прикрытую дверь послышались приближающиеся шаги. Эгил вскочил со стула, схватился за него, но он был привинчен к полу. Тимшин, тем временем, бормотал что-то себе под нос, казалось, опять не замечая Эгила. Шаги были слышны уже совсем рядом. Эгил судорожно оглядел кабинет: кроме карты, стола и двух стульев здесь ничего не было. Внезапно его взгляд остановился на широком окне. Эгил всем телом чувствовал, что ему нельзя здесь оставаться, он должен бежать. Он шагнул к Тимшину, схватил его за костлявую руку, сбросил со стула, тот резко, по-женски завизжал, и лёжа на полу пытался закрыться дрожащими руками, Эгил потянул его стул, но и этот был намертво приделан к полу. Эгил шагнул к окну, оно не открывалось, в раму было вставлено толстое стекло молочного цвета, как в общественных уборных. "Не разбить" - проявилось в сознании. Дальше всё развивалось стремительно: когда они были уже под дверью, Эгил каким-то бессознательным движением нащупал в кармане твёрдый предмет, машинально извлек его - это оказалась круглая дверная ручка. Размахнувшись, он швырнул ею в окно, левая половина разлетелась вдребезги. Он вскочил на подоконник, и схватившись за край рамы глянул вниз: это была высота примерно третьего этажа, ему показалось, что до земли совсем близко. Сзади донёсся звук распахиваемой двери. Эгил отпустил руки и прыгнул...
Боль пришла не сразу. Эгил приподнялся с земли и осознал, что расшиб колени и локоть. Ладони рук были расцарапаны и начинали ныть. Он взглянул вверх - снизу разбитое окно, из которого он прыгал, оказалось гораздо выше, чем он предполагал. Оттуда донеслись надрывные причитания Тимшина, и внезапно, его же протяжный вопль, постепенно перешедший в хрип, но вскоре умолкший, словно захлебнувшийся. Опираясь рукой о стену здания и хромая, Эгил зашагал прочь...
Дойдя до дома, Эгил увидел стоящего у парадного человека в милицейской форме. Его взгляд лениво скользнул по запачканной одежде Эгила, и отвернувшись, он продолжал рассматривать булыжники на мостовой. Эгил обратился к его мыслям, вернее к подобию мыслей, и понял, что милиция здесь не из-за него. Когда Эгил взялся за ручку двери, охранник сразу же обратился к нему с вопросом, как будто всё время напряжённо ждал этого момента:
- Куда идёте?
- Куда я иду? - переспросил Эгил, стараясь сохранять хладнокровие - Вообще-то я здесь живу.
Милиционер почесал затылок, очевидно отыскивая там нужные слова:
- Вы были свидетелем несчастного случая?
- Несчастного случая? - снова переспросил Эгил и на секунду задумался: сегодняшний день был полон впечатлений - Скорее всего, нет. А что, собственно говоря произошло?
- Человек был сбит машиной. Он проживал в этом доме.
У Эгила появилось плохое предчувствие, полуосознанное понимание того, что в этот момент что-то изменилось, изменилось безвозвратно:
- Кто это был?
- В настоящий момент личность устанавливается. Вы могли бы участвовать при опознании.
- Да, конечно - рассеянно согласился Эгил, поглощённый тревожным приближением чего-то тёмного, что ещё пока никому не видно, но очень скоро станет реальностью. Они стали подниматься по ступенькам наверх. Первый этаж. Второй: дверь собственной квартиры показалась Эгилу абсолютно чужой. Третий, четвёртый. Двери квартиры 15 открыты - веет сквозняком. Войдя, Эгил увидел посреди комнаты тело, полуприкрытое свежей простынею, но с уже проступившими алыми пятнами. Сквозь прорези кровавой маски лица прямо на него смотрели остекленевшие глаза Михаила.
- Как это произошло? - спросил Эгил, обращаясь как будто в пустоту, ему стоило больших усилий отвести взгляд от изуродованного лица Михаила.
Из пустоты шагнул худой мужчина в массивных роговых очках и с белёсым одрябшим лицом. Он неуверенно заговорил:
- Он... этот человек... переходил дорогу, дорогу, надо полагать, переходил в неположенном месте, ехал автомобиль жёлтого цвета, да-да, я хорошо помню, он сбил - мускул на лице мужчины непроизвольно дёрнулся, и со свистом набрав в легкие воздуха, он продолжал - Он, этот человек, перелетел быстро и далеко, да, я сразу подумал, вот авария, в такой день. Сегодня ведь первый день, как сняли блокаду. Я, так сказать, вышел на улицу немного погодя, мне было немного не... не по себе. Хотя от чего тут быть немного не по себе? Вот я вышел, и пошёл по направлению к Северному кладбищу, через два квартала от молочного магазина....
Эгил уже не слушал астматичного неврастеника, ощущение внутренней пустоты и абсолютной апатии ко всему вновь нахлынуло на него. Ему всё стало обрыдло, и не желая больше оставаться в этой комнате он зашагал к выходу.
На пороге путь ему преградил милицейский работник с изрытым оспой лицом и песочными усами:
- Смогли опознать труп?
- Михаил Константинович Васильев - сухо произнёс Эгил и вышел...
Когда он проснулся, была ночь. Эгил попытался восстановить в памяти события ушедшего дня. Он пытался найти некую закономерность в происшедшим, хотя прекрасно понимал, что никакой закономерности здесь нет. "Как странно," - думал Эгил - "пережить эпидемию и погибнуть под колёсами автомобиля с пьяным водителем внутри. Даже случай иногда устраивает всё как в дешёвом чтиве. Почему же всё произошло именно так?". Эгил вспомнил свои слова, обращённые к Михаилу, о судьбе, которая каждую секунду решает жить нам или нет. Тогда он не сомневался в своей правоте. Но сейчас, когда он получил неоспоримое подтверждение, что-то заставило его усомниться в непоколебимости этого утверждения. Безысходность, диктуемая этой аксиомой, способна побороть даже самую сильную волю к жизни: "Но человек может и должен сам распоряжаться собственной жизнью. Если его смерть будет добровольной и обдуманной, то это уже не будет нелепой случайностью. И это тоже можно назвать стечением обстоятельств, но это есть крайнее из возможных - ибо после смерти все стечения обстоятельств теряют даже остатки прежней значимости. Смерть - это выход из зацикленной программы жизни, которая как колесо, катится по бесконечной дороге - Вселенной. Рано или поздно, всё произойдёт снова - в точности повторятся все взлёты и падения цивилизаций, равно как и отдельного человека, и только смерть может навсегда разорвать этот цикл". Эгил решил выйти на улицу. Этой августовской ночью он открывал для себя город сызнова. Проходя мимо домов, арок, статуй и скверов - он внезапно узнавал их знакомые очертания, закамуфлированные недолговечной памятью и ночным мраком. Было что-то фантасмагоричное в этой прогулке - образы возникали перед ним словно миражи: из повстречавшихся ему людей он издалека даже принял нескольких за Михаила. Эгил возвратился в дом на рассвете.
Прошло три недели. Вечером Эгил извлёк из почтового ящика письмо со штампом Службы Статистики. Текст письма был напечатан на пишущей машинке, от руки было вписано его имя:
"Дорогой жилец, Эгил Адлакс

Настоящим уполномочены Вам сообщить, что Ваш дом ?25 подлежит сносу согласно заключению санитарной инспекции. За последние 7 месяцев коммунальные профилактические работы в доме не проводились, в то время как смертность составила 92 процента. Дом, в котором Вы проживаете, может быть потенциально опасен как возможный очаг возникновения болезни, поэтому решением общей городской комиссии он подлежит сносу, как дом с присвоенной категорией "Б" (число жителей от 3 до 10 человек). Мы проявляем заботу о Вас и о других жильцах этого дома, и настоятельно просим Вас в срок подготовить свои вещи и быть готовым к расселению. Ваши новые апартаменты будут соответствовать всем стандартным требованием (число комнат должно быть не менее чем число комнат в Вашей квартире минус одна комната). Дополнительная информация и необходимые бланки будут высланы на Ваш адрес в ближайшее время (не позднее чем через 14 дней после даты указанной на почтовом штемпеле).
"Дорогой жилец, Эгил Адлакс

Настоящим уполномочены Вам сообщить, что Ваш дом ?25 подлежит сносу согласно заключению санитарной инспекции. За последние 7 месяцев коммунальные профилактические работы в доме не проводились, в то время как смертность составила 92 процента. Дом, в котором Вы проживаете, может быть потенциально опасен как возможный очаг возникновения болезни, поэтому решением общей городской комиссии он подлежит сносу, как дом с присвоенной категорией "Б" (число жителей от 3 до 10 человек). Мы проявляем заботу о Вас и о других жильцах этого дома, и настоятельно просим Вас в срок подготовить свои вещи и быть готовым к расселению. Ваши новые апартаменты будут соответствовать всем стандартным требованием (число комнат должно быть не менее чем число комнат в Вашей квартире минус одна комната). Дополнительная информация и необходимые бланки будут высланы на Ваш адрес в ближайшее время (не позднее чем через 14 дней после даты указанной на почтовом штемпеле).


Добавлено ([mergetime]1139674927[/mergetime]):
Заместитель управляющего жилищным отделом Службы Статистики,

Л. Ицкевич"

Было бы большой ошибкой решить, что Эгил был обрадован этим известием: напротив оно повергло его в ещё большее уныние, и взбудоражило в нём извечное желание уничтожить бюрократическую систему со всеми её отделами, департаментами и комитетами. Но борьба с этой гиеной - сродни подвигу Дон Кихота, так что полностью изжить систему невозможно - априорные инстинкты подчинения и субординации заложены в самих людях - и даже если уничтожить одну мельницу, они тотчас же возведут на её месте новую. Переселяться Эгил не хотел: во-первых он привык к этому дому, к этой комнате, в которой прожил столько лет, а переезжать в чорт знает какой дом, чорт знает куда - было вовсе не лучшим вариантом. Наконец, быть может, господа бюрократы и статисты пораскинув своим упорядоченным мозгом, захотят вычесть у него его единственную комнату, как об этом сказано в письме. Эгил посмотрел ещё раз на письмо и взгляд его остановился на слове "категория Б". Он задумался: "Кажется, совсем недавно это была ещё "категория "В"- всегда была, об этом сказал мне Михаил. Что же так изменилось с тех пор? Ведь, кажется, никто не умирал... никто, кроме Михаила. Значит, его смерть стала решающей при изменении "категории", а уж обстоятельства его смерти наверняка не интересуют людей из отдела".
Эгил выезжал последним. Остальные восемь жителей уже покинули свою прежнюю обитель. Адлаксу сообщили, что ему крупно повезло - он будет жить в новом, только что отстроенном многоэтажном доме на краю города. Ему вручили ключи от новой квартиры, на десятом, предпоследнем этаже, с одной крохотной комнатой. Отперев хлипкую, цельно картонную дверь, Эгил ступил в прихожую. Повеяло едким строительным запахом от коктейля из краски, штукатурки, цемента и затхлости. Как ни странно, но в этом новом доме и на большой высоте уже обитали тараканы: один из них забежал в вентиляционное отверстие, когда Эгил прошёл в комнату, и опустил на пол свой тяжёлый кожаный саквояж. Эгил подошёл к окну. Его взгляду предстал опустошённый пейзаж городской периферии. Где-то внизу рабочие лениво ковыряли лопатами кромку болотистого пруда, заключённого в объятья ещё не выцветшей асфальтовой дороги. В двухстах метрах находился завод, обнесённый высоким бетонным забором, три трубы которого ус
пешно справлялись с задачей маскировки окрестностей от взора вражеских самолётов. Дальше заводских стен не было ничего видно из-за тумана, но Эгил уже представил себе обширный пустырь, единственным украшением которого может оказаться спорадически возникшая свалка. Того, что может находиться за пустырём, Эгил представить не мог: в его воображении, на много километров простиралась лишь глиняная пустыня с редкими вкраплениями камней и кустарника. Неожиданно, батарея отопления, распятая прямо под окном, низко и протяжно загудела. Как будто от сильного ветра задрожали стёкла в рамах и в одно мгновение стало темнее на два часа, когда нагромождения облаков поглотили солнце. Ритуальный хор в недрах радиатора запел на тон ниже...
...Вокруг огромное поле, поросшее высокой жухлой травой, набегая волнами сильные порывы ветра пригибают её к самой земле, колышут верхушки чёрных елей далеко в еловом бору. По земле стелится колючая проволока, ржавая, чуть темнее травы. Сухой шорох травы обступает со всех сторон. Небольшая вытоптанная полянка. На голой, остывшей земле мёртвая птица распростёрла свои чёрные крылья. Жалкая разлагающая плоть резко контрастирует с длинными чёрными перьями, что придаёт мёртвой птице сходство с неким тропическим цветком. В чёрном глазу мёртвой птицы отражается грозовое небо. Тяжёлые облака быстро проплывают над землёй, отбрасывая тени на осеннее поле. Откуда-то издалека слышны раскаты грома. Небо темнеет, приобретая странно-фиолетовый предгрозовой оттенок. Всё вокруг приобретает этот неестественный фиолетовый свет, словно видимое через светофильтр. Становится ещё темнее. Звуки ветра на земле поглощаются странными глубокими звуками в небе. Внезапная вспышка молнии озаряет всё вокруг ярко-фиолетовым, почти пурпурным, и тело птицы на земле кажется ещё более чёрным. В мыслях птицы был первозданный мрак, последнее что она видела. Через мгновение нахлынула темнота...
Эгил, пошатнувшись, отпрянул от окна и опустился в кресло - его мебель, та что уместилась в нагруженный труповоз, прибыла двумя днями раньше. Саквояж так и остался стоять не разобранным посреди комнаты.
Сиамские дни тянулись одни за другим, невыразимо опустошённые и совершенно ненужные. Одиночество здесь было не причём, а если и было при чём, то носило характер одиночества космического. Тогда внешние проявления жизни теряют последнюю значимость. Тогда бессонница становится подлинно магическим словом. Бессонница способна изменять личность, для одних она может стать трагедией, для других - даром. Бессонница Эгила порождала невообразимые видения - можно сказать, что он спал, и никакой бессонницы у него не было, но это было бы неверно - усталость и слабость постоянно угнетали его, даже если всю ночь он видел нечто, да и способ вхождения в это состояние не был похож на засыпание, а скорее на наркотическое путешествие - неожиданное, в отличие от сна, но вполне осознаваемое на первой стадии, с последующим провалом. За это время Эгил успел многое увидеть, ведь этот мир отказывался от него, предлагая взамен образы других миров. Эгилу же было всё равно. Он понимал то, что все его пути приводят к одной точке - к отправной точке. Он не знал, закончился ли его цикл, но он чувствовал, что он неуклонно приближается к чему-то, к чему-то важному...

Начинало смеркаться. Эгил медленно шёл по асфальтовой дорожке, рассекающей пустырь, огороженный тремя многоэтажными домами, неотличимыми друг от друга, идентичными в деталях, включая расположение пятен сырости и вывороченных дверей, каждому дому в этом квартале. Не было причины спешить туда, где его ничего не удерживало - внутри одной из этих сиамских коробок. Эгил искал хоть какого-то разнообразия в лицах встречавшихся ему прохожих - но и здесь все пребывали в тесном родстве. Женщины были похожи одна на другую, не красивые, и не уродливые, а ровно такие, какие нужны были мужчинам, не худым и не толстым, со слегка озабоченными лицами, с глазами, говорившими о стойкой наследственной порядочности. Мысли одних плавно перетекали в мысли других, если не обращать внимания на имена и другие детали - и эта была песня, которую дружно затянули ещё их деды, и которая лилась до сих пор, и будет литься дальше, сколько будет нужно. Эгил уже миновал несколько дворов, когда из-за угла, выложенного серым кирпичом, показался другой человек, человек, которого Эгил уже знал прежде, но ещё не мог вспомнить. Человек шёл медленно, Эгил тоже замедлил шаг, и когда он уже поравнялся с ним, когда собирался пройти мимо, он внезапно вспомнил, как будто и не забывал никогда. Человеком с шаркающей старческой походкой был Тимшин. Тимшин тоже узнал его, от этого узнавания по его телу прошла заметная судорога, и издав гортанный всхлип, он попытался бежать. Эгил успел схватить его за запястье - как и тогда, оно оказалось таким же костлявым и усохшим, как у мумии. Эгил взглянул в лицо Тимшину. Губы Тимшина нервно дёргались, и тогда Эгил заметил, что у старика нету одного глаза, а есть просто углубление с заживающим шрамом. Вначале Эгил растерялся, у него даже пробудилось чувство омерзения, и он уже почти разжал руку, когда внезапно вспомнил то, что хотел знать наверняка:
- Я должен умереть? - резко выговорил Эгил.
Единственный глаз Тимшина расширился от испуга. Он молчал.
- Я должен умереть? Говори! - Эгил начал злиться.
Эгил чувствовал как Тимшин дрожит всем телом. Но он не отвечал.
- Отвечай, мразь, сейчас же! - крикнул на него Эгил, и с силой сдавил запястье Тимшина.
Тимшин скривился от боли, резко зажмурив одинокий глаз, изо рта его вырвался дикий крик подбитой дичи, и он протяжно замычал, начав при этом закладывать кулак свободной руки себе в рот. Эгил нагнулся, и когда Тимшин вытаскивал осклизлую кисть из беззубого рта, он заметил что у Тимшина, кроме прочего, ещё и отсутствует язык. Эгил испытующе взглянул на старика, и тот, поняв, что Эгил теперь узнал о его немоте, быстро закивал лысой жёлтой головой, а в его глазу даже засветилось подобие преданной собачей радости. Эгил отпустил Тимина. Тот не решался двинуться с места, и пока Эгил думал, кто же так его искалечил, и как теперь от него можно узнать ответ, Тимшин, неуклюже опустившись на колени, шарил рукой по пыльной мостовой, пытаясь что-то отыскать. Наконец, он распрямился: в руке он сжимал белый осколок кирпича. Тимшин ступил на газон, и подошёл почти вплотную к серой кирпичной стене дома. Эгил догадался, что Тимшин всё ещё может писать, как и тогда, в своём кровавом календаре, и подойдя к нему, вновь задал свой вопрос:
- Я должен умереть?
Тимшин надавил куском кирпича, от которого отвалился острый осколок, и коряво вывел на одном из прямоугольных кирпичей кладки:
"ДА"
- Сколько ещё должны умереть? - снова спросил Эгил.
"МАЛО" - хрустнул кирпич.
- Сколько конкретно?
"ОКО" "ЛО 60" - ответ Тимшина умещался теперь уже на двух смежных кирпичах.
- Кто изуродовал тебя?
- "ЗНАЕ" "ШЬ"
- Пиши, кто.
- "СС" - что означало Служба Статистики.
- Из-за случая со мной?
- "НЕ" "ТОЛЬК" "О" - для ответа ему пришлось задействовать три кирпича.
- Что ты знал? - Эгил начал понимать, что Тимшину известно что-то важное.
- "ПРИТ" "ЧУ" - Тимшин сердито всхлипнул, и перечеркнув вывел на соседних кирпичах: "ПРИЧ" "ИНУ".
- Какую причину?
- "ЭПИД" "ЕМИ" "ИИ"
- Пиши - прознёс Эгил.
Тимшин помедлил немного, но ему сейчас, наверное было уже всё равно, после всего того, что с ним произошло:
- "СС" - Тимшин подчеркнул ранее написанное.
- При чём здесь статистика?
- "ОНИ" "БЫЛ" "ОПЫТ" "БОЛЕЗ" "НЬ"
- Какой ещё опыт?
- "СТАТ" "ИСТИЧ" "СКИЙ" "ПРОГН" "ОЗ" "ВЕРОЯ" "ТНСТ", "ВЫБР" "КА"
- Прогноз для чего?
- "СМРТН" "СТИ"
- Но зачем это нужно, зачем была эпидемия, зачем умирали люди?
Тимшин добрался до края стены, и перешёл на кирпичи нижнего ряда:
- "ФОРМ" "УЛЫ" "КРИТ" "РИИ"
- Какие формулы? Что это объясняет?
- "ПРОВ" "РКА" "ЗАКН" "МРНСТ" "СПРВД" "ЛВСТ"
Эгил замолчал. Неужели, с целью подтверждения каких-то статистических формул и коэффициентов, нужно было в отдельно взятом городе искусственно провоцировать эпидемию, уносившую жизни тысяч людей, которые затем предстали в виде набора чисел в их сводных таблицах? Эгил едва ли мог в это поверить. Но Тимшин не врал. Эгил не мог проникать в его мысли, но он знал, что Тимшин говорит правду. Эгил спросил:
- Они могли остановить?
- "ДА" - обвёл старый кирпич Тимшин.
- Они теперь остановили?
- "НЕТ" - выцарапал Тимшин
- Почему же эпидемия прекратилась?
- "САМА" "ПО" "ПЛАН"
Тимшин продолжал чиркать обточившимся куском кирпича:
- "НЕ" "ВСЕ" "ЗАРАЖ" "ЛИСЬ" "ЭТО" "ВРДН" "ЫЕ" "ОПСН" "Е" "ЭЛЕМ" "ЕНТЫ" "ИХ" "ОПРД" "ЛЯЛИ" "ЗАТМ" "ЛИКВ" "ДРВЛИ" "РЗНМ" "СПСБ" "МИ"
- Кто они?
Тимшин указал пальцем на Эгила...
Солнце давно село, и в сумерках было едва различимо, что серый край стены полумёртвого шестиэтажного дома весь исписан, исцарапан белым кирпичом. На земле, рядом с клумбой, привалившись к стене, сидел тёмный силуэт, и то что это живой человек, а не куча мусора, можно было определить лишь по мерному покачиванию головы. Он сидел в оцепенении, с неестественно подогнутыми, словно восковыми, руками и ногами. Этим человеком был Тимшин.
"Как же всё просто" - размышлял Эгил, - "И как же ошибался я! Всё что происходило эти месяцы происходило по чёткой схеме, и под постоянным наблюдением, всё имело свои причины и следствия. Даже отклонения от нормы были предусмотрены организаторами, их всех ждала одинаковая судьба. Сколько ещё таких экспериментов готовится, и сколько уже воплощены в жизнь? Их страх - в энтропии, потому что они не знают её законов. Они хотят установить свою искусственную систему, хотят найти объяснение всему, даже тем вещам, которые недоступны пониманию человека. Они диктуют свои материалистичные принципы порядка под знамёнами гуманизма и сострадания...". Эгил вспомнил о многочисленных сообщениях, ещё в самом начале эпидемии о том, как Служба финансирует исследования вакцины, помогает обездоленным - теперь же всё это оказывалось сплошным лицемерием, в которое люди верили, и будут верить всегда. Эгилу не было жаль умерших жителей города, они уже давно перестали быть теми созданиями прошлого, что с гордостью носили свои имена, и знали истинную радость и злость. Эгил ни минуты не сожалел об ордах одинаковых людей с чужими именами, ставших жертвами механистической вычислительной системы, созданной ими же, такими же людьми-роботами. Здесь проявляется их единство, и при таком раскладе лишь немногие находятся по ту сторону, лишь немногие недовольны малиновым солнцем счастья и сладкими конфетами для быстрой смерти (такие продавались в магазинах несколько месяцев назад; на всю семью заказывали торты). Эгил понимал, что он принадлежал к тем изгоям, которым по замыслу ламповых идолов нет места в этом совершенном мире. Внезапно он понял, что нашёл тот недостающий фрагмент, который безуспешно пытался найти столько времени, и в существование которого не верил, а скорее чувствовал, и теперь этот смысл найден. И самое главное - Эгил знал, что с этим делать...

В последующие несколько дней он перестал видеть для себя какую -либо внешнюю или внутреннюю причину продлевать ещё эту жизнь. Безразличие, вынужденное прежде из-за эпидемии, стало образом его жизни. В последние дни он думал о многих вещах, о которых раньше почти не задумывался. Его больше не волновала работа, на которой он так и не соизволил появиться не разу после завершения эпидемии, его не интересовали люди, которые за стенами и потолками праздновали скандалы или устраивали новоселья, ему был безразличен завод за окном, производящий густой смог, равно как и весь весенний город, у него не вызывало никаких эмоций даже то, что раньше могло его живо заинтересовать. Он часами мог слушать музыку, но уже не старался запоминать что-либо из услышанного, поэтому музыка была ему лишь удобным фоном для сна без сна и созерцания собственной внутренней пустоты. Он знал что произойдёт дальше, и был готов к этому.
В один день, в пять часов утра, Эгил подходит к окну, с так и не подвешенными занавесями, словно лицо без бровей, раскрывает обе створки, встаёт на подоконник, несколько минут смотрит вниз на узкую чёрную мостовую. Он говорит: "Ты знаешь, это теперь", и вытягивает руку перед собой, как будто отстраняясь от чего-то, ведомого ему одному. "Здесь" - громко произносит он. Чёрное притяжение мостовой становится ближе...
...Через пятнадцать дней после смерти Эгила Адлакса, в понедельник, на город обрушился стремительный огненный метеорит, одним прикосновением погребя под собой всё, что создавалось многими поколениями. После падения во всём городе не осталось ни одного целого дома. На месте Северного Кладбища и по сей день находится круглая, похожая на вмятину от гигантского блюдца, воронка.


Апрель, 2000 - Март, 2001
George Dysangelist

#2
Отправлено 12 Февраль 2006 - 01:53

Хлеб Нарезной

    Профессор

  • Пользователи
  • PipPipPipPip
  • 1 799 сообщений
  • Район:Красно-белое Ясенево
можно вкратце рассказать о чем рассказ? а то так читать много, а в основном чо много пишут оказывается гавном. время тратить неохота.

#3
Отправлено 12 Февраль 2006 - 06:57

kev

    Президент

  • Пользователи
  • PipPipPipPipPipPipPip
  • 5 799 сообщений
Все-таки осилил. Странный рассказ.

#4
Отправлено 19 Февраль 2006 - 23:43
мирэа_letoile_*

мирэа_letoile_*
  • Гости
Вообще что-то в этом есть. Оригинально и стильно. Мне кажется, что язык немного перегруженный, кое-где с натурализмом перебор. А так ничего. По крайней мере, писал человек, которому было что выразить... И можно было предупредить, что это почти повесть, а не рассказ. Замучился читать. :wacko: А причём тута МИРЭА? Бывший студент автор, что ли?

#5
Отправлено 21 Февраль 2006 - 10:53

alba

    Абитуриент

  • Пользователи
  • Pip
  • 86 сообщений
миреа ни причем.просто я заметила что в этом разделе очень многие выкладывают творчество свое и чужое.ну я и кинула...чужое.




Количество пользователей, читающих эту тему: 0

0 пользователей, 0 гостей, 0 анонимных